[1]Нет эмоций, есть покой.



На Татуине нет садов – таких, какие Анакин видел на других планетах, экстравагантных и шикарных, опьяняющих глаза, привыкшие к пейзажу пустыни. Оби-ван улыбнулся невинному благоговению на лице Анакина и нахмурился при мысли о том, что его мать тоже была бы рада посмотреть на них.

С одной стороны, Анакин понимал: чтобы купить его мать, джедаям пришлось бы купить и всех остальных рабов. А это бы означало признание рабства как такового. А признать рабство против порядка и демократии.

Но одного понимания мало. Он ненавидел, ненавидел эти обязательства – перед Орденом, а не перед любимыми людьми. Ведь получается, что джедаи осуждают такую любовь, какой ее видит Анакин.

В те моменты, когда он плакал – из-за серьезных раздумий, из-за слишком сильных чувств, – сочувствие во взгляде Оби-вана выводило Анакина из себя. Он такой же сильный, как и учитель, просто иногда ему бывает так трудно…

Оби-ван чувствовал мучения мальчика, его стыд и не нашел слов, поэтому просто смотрел на закат, окрашивающий запад в кроваво-красный цвет. Он чувствовал себя так же, как когда потерял Квай-гона.

Когда Анакин, намеренно не смотря в его сторону, взял его за руку, Оби-ван не шелохнулся. Он не отец, а Избранный не может быть ребенком. Он слегка кашлянул и отнял руку, потрепав парнишку по волосам в неудачной попытке сгладить неловкость.

- Пойдем, мой падаван. Посланник ждет.

Его голос был светел, звенел тончайшими оттенками сожаления, но в душе…

Мальчик медленно кивнул – но дышал тяжело, будто раненный его словами. Он повторил твердым голосом:

- Идем.

У него лицо ангела - простодушное, умное, и кажется, что он знает больше, чем Оби-вану хотелось бы догадываться. Оби-ван мог бы поверить, что это и есть Ани, если бы он не позволил своему сердцу и мыслям узнать мальчика так, как может только учитель. Внутренне он был в смятении, поэтому сконцентрировался на внешнем.

[2] Нет неведения, есть знание.



- Юн слишком он, - заметил магистр Йода, - но и стар также.

Оби-ван слегка кивнул в согласии.

- Но с ним Сила – и такая, что это терзает его. Он видит истину в снах, магистр.

- Будущее видит он, да? И говорит с ним сила? Для возраста его редкость это. Медитация некоторым требуется, этим чтобы овладеть.

- Это довольно утомительно - темное прошлое: когда мы были на Богдене, у него чуть не случился припадок, так он проникся жестокостью, там творившейся. И он чувствовал многое там, где я был слеп. Он не признает этого, но я знаю, что он невольно разделяет мои терзания о гибели Квай-гона. Он мне часто говорит, что боится за меня и всех джедаев.

Они наблюдали, как Анакин отразил световым мечом удары от двух разных тренировочных снарядов, несмотря на то, что они выстрелили почти одновременно. Он посмотрел на них и улыбнулся, сияя от гордости, а потом подпрыгнул, когда третий снаряд попал ему в затылок. Оби-ван в умилении покачал головой, а Анакин рассек воздух, уверенно направляя меч рукой. Тренировочный снаряд впечатался в стену, разбившись с металлическим скрежетом.

- Страх к Темной Стороне ведет. Опасно давать боли выход. Опасна тяга его к эмоциям и самонадеянность. Легко разозлить его.

Оби-ван поежился: он снова почувствовал, будто не он учитель Анакина. Слишком близок к нему он был, слишком сильно о нем заботился.

- Он хороший человек, магистр Йода, вы должны это чувствовать. Сострадание – это путь Джедая, он просто ощущает это более живо, чем остальные. Он все ещё падаван, не судите его строго.

- Нельзя потакать сильным, или отнять мощь рискуешь у них. Лучше учи его, особенно если Избранный он.

- Конечно, - ответил Кеноби, поклонившись.







Голос Анакина был слишком безразличен, чтобы скрыть тревогу.

- Магистр Йода разговаривал с вами обо мне?

- Да.

Оби-ван стягивал ботинки, чуть высунув язык.

Анакин сглотнул и отвел взгляд.

- И что он сказал?

Он попытался подобрать нужные слова – заторможено заметил Оби-ван.

- Будь внимателен, Анакин, я уже говорил тебе это. Джедаи не используют силу для своего удовольствия. Это старый урок, который ты еще не выучил. И это тот урок, который не помогут усвоить мои лекции, сколько бы раз я их ни повторял. Магистр Йода считает, что ты самонадеян и недостаточно контролируешь свои чувства.

- Это неправда! - прошипел мальчик, вскакивая на ноги, и Оби-ван заметил, как гнев исказил его молодое лицо.

- Не от чего бежать, Анакин, – и не с кем биться. Пожалуйста, сядь и веди себя соответственно возрасту.

Горло мальчика слегка дернулось, и Оби-ван невольно перевел взгляд с него на грудь, яростно вздымавшуюся от гнева, которого он не мог понять.

- Вы только осуждаете меня, и это несправедливо! Я уже равен вам и становлюсь сильнее с каждым днем. Магистр Йода...

Глаза Оби-вана опасно блеснули.

– Магистр Йода говорит правду. За такую напыщенную речь любого другого падавана выгнали бы в мгновение ока. Если бы я не…

На секунду лицо мальчика отразило его ранимость, и сердце Оби-вана сжалось так, как бывало только в присутствии Анакина.

- …пообещал Квай-гону, - закончил за него мальчик, и его подбородок задрожал.

Учитель остановился в смешной позе – на одной ноге, и поднес руку, как будто хотел потрепать мальчика по щеке в утешение, но остановился в нескольких миллиметрах. Рука скользнула в воздухе и - слишком нежно – опустилась едва коснувшись.

-…Слишком о тебе заботился, Анакин, - закончил он.

На мгновенье между ними пронеслась вечность – в том пространстве, которое их разделяло и которое они не осмелились преодолеть.

Глаза Анакина казались настолько синими, что в них можно было утонуть; он наклонил лицо так, чтобы коснуться руки Оби-вана.

- Докажи мне, - произнес он не моргая.

Учитель не двинулся, его рука слегка касалась теплой кожи мальчика.

- Покажи, что ты не лжешь – что сделал это не из любви к Квай-гону, не из чувства долга перед Орденом… Покажи мне, что ты сделал это для меня.

- Анакин, что ты делаешь, - и это был не вопрос, а предупреждение.

- Пожалуйста – мне нужно, мне нужно, чтобы ты…

Он выглядел настолько потерянно, настолько неуместно и странно, что Оби-вану хотелось спрятать его от этого мира, который хочет от него слишком многого.

- Анакин, прекрати, прежде чем ты сделаешь что-то, о чем потом будешь жалеть.

Его голос звучал не столь твердо, как ему хотелось, но мальчик дернулся, как будто обжегся. Он подобрал рубашку с кровати, а потом швырнул ее в стену.



- Я не могу прекратить! - прокричал он с искаженным от гнева лицом. - Ненавижу желание отдаться вам – это больно, ненавижу! Хочу заставить вас полюбить меня, настолько это больно. И даже хуже – вы не примете этого. Я отдам вам всего себя, а вы отвергнете это!

- Анакин, я не могу – ты мой ученик, ты ещё ребенок! - голос понизился до хриплого шепота. - Джедаи не мечтают о сексе, мы выше этого. Сила выше этого. Привязанность ведет к страсти, страсть – к боли. Боль – это ключ к страху, к Темной Стороне.

Анакин яростно прижал учителя к стене и приблизил губы настолько, что Оби-ван мог чувствовать влажное тепло его дыхания.

- Я... я знаю, - сказал Анакин, и это почти не было ложью.

Он крепко прижался к Оби-вану, его горящий желанием член оказался вплотную к бедру учителя.

- И ты тоже меня хочешь… - он опустил руку на пах Оби-вана, на грубую фабричную ткань штанов. – Я знаю.

Он потерся щекой о щеку учителя, девственно нежную кожу царапала борода, уголки губ соприкоснулись… Его голос отдавался эхом в голове Оби-вана.

– Я не знаю, как ты можешь устоять, если чувствуешь то же, что и я.



Оби-ван постарался остаться спокойным насколько возможно, несмотря на то, что понимал: как только он хоть на минуту ослабит контроль, то кончит. Анакин не делал ни малейшей попытки отодвинуться.

- Ани, это неправильно, - выдохнул он, пока мальчишка не накрыл его губы своими, обжигающими и всепоглощающими, как пустыня. Притянув обеими руками лицо Оби-вана к своему, как будто хотел выпить его, он проник языком в рот учителя. Губы стали раняще жесткими, члены плотно прижимались к бедрам.

Оби-ван дождался, когда Анакин кончит, яростно прижимаясь к старшему товарищу; его лицо исказилось от оргазма, и это было самой прекрасной картиной, которую Оби-ван видел в жизни. Потом он осторожно отстранил Анакина, пытаясь не замечать, что не позволил - и не позволит- себе получить разрядку.

Анакин прикусил его нижнюю губу, и прошло время, прежде чем он смог полностью отстраниться, с лицом, мокрым от слез, и скорее всего – слез Оби-вана.



- Я не дам тебе разрушить меня, Ани, - пообещал Оби-ван. - Я не позволю себе любить тебя. Заботиться – да, конечно. Сила ведет к состраданию, не к страсти.

Анакин ошарашено уставился на него.

- Простите, учитель, - в голосе сквозила растерянность. - Я... я просто… Просто слаб…

И вот все снова на местах: он учитель. Анакин – ученик. Голос Оби-вана смягчился.

- Тшшш. Иногда чтобы подняться, нужно сначала упасть.

Анакин кивнул не поднимая взгляда.





- С учеником поговорил ты?- задал вопрос Йода в комнате для медитаций.

Оби-ван не доверился своему голосу и просто кивнул.

- На путь Джедая наставил его?

- К-конечно. Он понял, что страсть неприемлема и не будет прощена.

Йода кивнул:

– Да, понял. Важно сие знание очень. Но поверит ли он?

[3] Нет страсти, есть покой.



Ему всегда казалось, что она – ангел, нечто тончайшее, не принадлежащее этому миру. Такая красота не выжила бы на Татуине – ее бы смяли, разрушили, она бы увяла. У нее была такая же добрая улыбка, как у его матери, а голос был мягче и приятнее для ушей. Он обладал глубиной, которой никогда не быть у голоса раба. И Анакин захотел ее – раньше, чем сам это понял.

И она спасла его. Спасительница, он фантазировал, как целует ее плечи. «Моя», - хотел он прошептать в ее благоухающие волосы. Все в ней было безукоризненно – она оставалась принцессой, это больше, чем звание. Это – образ жизни.

У нее были высокие мотивы, пока смерть не вынудила ее действовать. И он понял, что она нужна ему потому, что она – его собственность. Что-то, чего у него никогда не было, на что он даже не имел права. Он считал это компенсацией за то, что у него никогда не было матери. Шми не могла быть его.

Они обманывали друг друга, думая, что любовь – это принадлежность и предназначение. Она не бывает такой, пока есть другой выход.







Анакин благоговел перед ней даже тогда, когда ласкал пальцами ее вагину и клитор, когда целовал ее – скорее покрывал укусами ее шею. Ее кожа была невозможно гладкой, очень приятной на ощупь, его тело отзывалось на ее вздохи.

Он прижимался лицом к округлости ее грудей, прокладывал дорожки языком вокруг ее бледно-розовых сосков, проталкивал пальцы глубже, заставляя ее выгибаться дугой.

- Ах – а - Ани… - чувственно стонала она, когда он – с намеренной легкостью - проводил кончиком языка по соску.

Он поглаживал свободной рукой ее живот, наполненный приятной ношей, вбирал полностью в рот сосок, слегка посасывая его несколько секунд, прежде чем просто прикусить кончик, застывая на миг в ожидании, что она попросит его продолжить.

Он вознаграждала его, пропуская руку сквозь его волосы.

- Ты мне так нужен, Анакин, - шептала она.

Она вкладывала свою левую руку в руку Анакина, и они гладили ее живот вместе, сплетя пальцы.

Что-то несомненно живое толкалось в стенки ее плоти. Анакин криво улыбался, целуя ее вниз от груди к животу.

- Обещаю, я сохраню мир для нас, - говорил он ребенку, и Падме улыбалась с молчаливым великолепием.







Анакин не любил Падме. Он чувствовал к ней нечто большее, чем любовь (или думал, что чувствует). И это чувство было сильнее всего, что он испытывал до этого. Говорят, что любить - значит отдавать, но с ней он говорил – говорил, пока голова не начинала кружиться от исходящего от нее персикового тепла. Она одурманивала его, оставляла его бездыханным, дольше, глубже, быстрее, ближе. Он поглощал ее, и какая-то его часть видела, как она слабела с каждой минутой, проведенной вместе с ним. Оживленность таяла, угасала оттого, что она все отдавала ему. Она больше не выступала в сенате, не задавала вопросов, если он не вынуждал ее, не сопротивлялась ему.

Мать Анакина никогда не принадлежала ему - также как и он не был ее, – но Падме была полностью его.

Он страстно, глубоко дышал. Оби-ван пробудил в нем желание – каковы бы ни были на самом деле его намерения. Его не волновало, понравится ли он Падме таким. Она его - совершенно точно его. Она говорила, что любит его, независимо ни от чего, и Анакин не прекращал думать, что это всегда было ложью, ведь его мать тоже любила его, но в итоге бросила. Потому что он оставил ее.

Он поцеловал спящую Падме в губы, пока не почувствовал себя плохо, и если бы он надавил сильнее, он бы повредил ей. Он все ещё не нашел того, что ищет.

Никогда не найти в ней то, что ищешь, – это покой.

[4] Нет хаоса, есть гармония.



Мир в огне, и Анакин не знал, один ли он горит или так было всегда, а он только понял правду.

Все, что он полагал истинным, стало таять, каждая крупица рациональности исчезла – Оби-ван отнял единственную вещь, которая была полностью его. Ему было недостаточно запретить себе любить Анакина? Падме была для него.

- Ты настроил ее против меня!

Он в ярости: как Оби-ван посмел, знал ли он, на что способен Анакин, что Анакин уже совершил? Еще один шаг к Темной Стороне - дорогу осилит идущий.

Он падает.





«Я принесу моей новой империи мир, свободу, справедливость и защищенность».

Мальчик не научился ничему. Оби-ван излил все, каждую частичку мудрости, знания, помощь, которую у него была. И он скоро упадет.

Его сердце разбито. Он сделает что должен, и теперь это совпадает с его желанием.



- Ненавижу тебя! - Удивительно, что не смерть и боль, а слова ранят, ослабляют Оби-вана.

- Ты был мне как брат, я любил тебя!

Он лжет – лжет, потому что если бы Оби-ван любил Анакина, он бы принял его, принял то, что Ани ему предлагал.

Сломленный взгляд Оби-вана стоит миллиона упущенных возможностей, и Анакин не смеет смотреть, потому что ирония оставляет совершенное, гармоничное чувство.



[5] Нет смерти, есть Сила.



Оби-ван не обернулся, ушел безвозратно. Дарт ненавидел его. Он не нагнулся, чтобы дотронуться до своего сломленного и разбитого ученика, не сказал ничего. Дарт Вейдер мечтал о смерти – о чем угодно, только бы не остаться безногим и беспомощным, как младенец. Он мечтал об отце, но Оби-ван не смог дать ему и этого. Он заставил Анакина хотеть отдаться – и не смог принять.

Он никогда больше не будет рабом.

Но когда Император наклоняется и прикасается к его разрушенному телу с чем-то похожим на любовь во взгляде, желая дать Анакину больше, чтобы успокоить, – Анакин понимает, что есть вещи хуже рабства. И есть вещи хуже любви.

Рай сгорел вместе с Анакином Скайуокером.

Он принял Силу целиком, - и Добро, и Зло. В итоге джедаи оказались правы: с силой Дарт Вейдер никогда бы не умер.

Нет эмоций, есть покой.

Нет неведения, есть знание.

Нет чувств, есть ясность.

Нет хаоса, есть гармония.

Нет смерти, есть Сила.

Кодекс Рыцарей Джедай

Класс... полный ахтунг. У меня нет слво в общем, очень сильный фик. Ты просто молодец.

Перевод немножко.. есть отдельные фразы, которые вызывают сомнение. Но вместе с тем, есть и моменты, которые мне понравились.

Ах, Какой текст!!!

Самое хорошее в фесте - то, что для тебя тоже кто-то готовит сюрприз. А этот сюрприз - превзошел ожидания.

Полное_затмение большое спасибо за такой подарок.

Мое ангстовое сердце удовлетворено по полной программе. Не текст, а волшебство. Отдельные фразы - надо выписать, чтобы отдельно перечитывать.

- Я не дам тебе разрушить меня, Ани, - пообещал Оби-ван. - Я не позволю себе любить тебя. Заботиться – да, конечно. Сила ведет к состраданию, не к страсти.

вот эта например) да весь текст можно разобрать по кусочкам.

Здорово! =)) Цепляет за душу.

В третьей части автор перестарался с графическим описанием, ИМХО. Энакин не понравился как персонаж, эгоист.

Спасибо! 8))

Только не подумай, что мне не понравился фик!

О майн Лорд я просто в восторге!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!Это мега-фик!

Фина Ux 6 Echo Воздушный змей Рене-Серсея Hilla_Lilla спасибо за отзывы!



Воздушный змей я так рада, что подарок по душе пришелся а то я волновалась за гетную линию с Падме





Ux 6 Echo да, я согласна. Лучше бы с Оби-ваном ещё поработал



Рене-Серсея долог путь к совершенству Я буду стараться..